Lord Of The Rings (LOTR), Blood Bowl (BB), Battlefleet Gothic (BG), Epic Armageddon (EA), Inquisitor, Mordheim, Necromunda, The Battle Of Five Armies (TBOFA), Warmaster, Aeronautica Imperialis (AI), Gorkamorka
ЯКОВ поймал себя на том, что дремлет, убаюканный снотворным влиянием
теплого солнца и монотонным стуком копыт по булыжникам на мостовой,
когда его подбородок коснулся груди. Моргнув, он стряхнул с себя дремоту
и, сидя в открытой повозке, принялся оглядывать здания, проносившиеся
мимо. Фасады с колоннами и рядами балконов простирались на несколько
этажей вверх, разделенные широкими разветвленными улицами. Карнизы из
мрамора с толстыми прожилками неслись мимо, за ним следовали гранитные
фасады, чья полированная поверхность, отражала полуденные лучи солнца.
Ещё километр и стали видны первые следы разложения. Крошащаяся мозаика
рассыпалась по неровной мостовой, ползущие растения обвивались вокруг
балюстрад и карнизов. Пустые окна, некоторые даже без стекол, взирали на
него. Крикнув на лошадей, кучер остановил повозку и подождал, пока
проповедник спустится на булыжники мостовой. «Дальше мне нельзя»,
сказал кучер, даже не повернувшись, и его слова звучали одновременно
извинением и благодарностью. Яков подошел к его сиденью и пошарил в
кармане в поисках монеты, но кучер, избегая его взгляда, тронулся с
места, поворачивая повозку на боковую улицу. Яков знал, что так будет-
ни один честный человек на Карис Цефалоне не взял бы платы от
священника- он он так и не избавился от привычки платить за услуги и
товары. Он как-то попытался всучить чаевые грузчику на железной дороге,
но тот в ужасе чуть не разрыдался. Яков был здесь уже четыре года, но
так ещё и не привык к местным обычаям и верованиям. Набросив свой
вышитый холщовый мешок поудобнее на плечо, Яков продолжил свой путь
пешком. Длинные ноги быстро несли его мимо руин счетных домов и древних
магазинов, апартаментов, что некогда принадлежали сказочно богатым
людям, мимо бывшего королевского казначейства, ныне вот уже семь
столетий, как покинутого. Он прошел уже с километр, как вдруг
постепенный подъем кончился и, стоя на вершине холма, Яков оглядел свой
приход. Низенькие, уродливые лачуги гнездились по дорогам и аллеям
среди некогда могучих строений королевской усадьбы. Он чувствовал
запахи бездомных, вонь немытых тел и аромат, в некотором роде даже
экзотической, стряпни, что принес ему дым тысяч костров. Солнце только
начало садиться, когда он направился вниз по холму, и вскоре главная
улица погрузилась в прохладную тень, заставляя ежиться от холода после
недавнего тепла. Хижины, сколоченные из рифленого металла, грубых досок,
листов пласкрита и других обломков, упирались в обработанный камень
старых городских домов. Стало слышно бормотание голосов, визг детей,
тявканье и лай собак. Грохот сковородок, на которых готовили пищу,
смешивался с плачем младенцев и кудахтаньем кур. Жителей было почти не
видно. Большинство из них были дома, готовясь к ужину, остальные
работали в полях или в шахтах на дальних холмах. Маленькая
девочка, около двенадцати стандартных лет, выбежала из-под
растрепанного куска грубо сотканной пеньки. Она визгливо рассмеялась,
когда мальчик, по виду немного младше, догнал ее и повалил на землю. Они
увидели Якова одновременно и сразу же успокоились. Отряхнувшись, они
поднялись и, ожидая, уважительно склонили голову. «Катинья, верно?»,
спросил Яков, остановившись напротив девочки. «Да, отче», смиренно
ответила она, глядя на него здоровым глазом. Другой глаз являл из себя
болезненный красный струп, вылезавший из глазницы и, проходя по лицу,
обволакивавший ее левое ухо, оставлял эту часть головы лысой. Она мило
улыбнулась проповеднику, и он улыбнулся в ответ. «Разве ты не должна
помогать своей матери по кухне?», спросил он, кивнув в направлении
покосившейся хибары которая служила их домом. «Мамка в церкви», встрял
Пиетор, младший брат девочки, тем заработав пинок по ноге от своей
сестры. «Она сказала, нам тута ждать». Яков взглянул на мальчика.
Высохшая правая рука придавала его, в целом абсолютно нормальному телу,
скособоченный вид. Именно дети более всего занимали его, всегда
радостные, вопреки своему тусклому будущему и жуткому окружению. Если б
все верные Императору имели такой же несгибаемый дух, Он и все
человечество превозмогли бы любое зло и бедствия ещё тысячелетия назад.
Их увечные, мутировавшие тела ужасны, размышлял он, но их души так же
человечны, как и любые другие. «Не рановато ли для церкви?», спросил
он детей, удивляясь, зачем все туда направились аж за два часа до начала
службы. «Она сказала, что хочет с вами поговорить. И ещё другие люди с
ней тоже», сказала Катинья, сомкнув руки за спиной и глядя вверх на
священника. «Что ж, идите в дом, вы двое, и приберите все к маминому
приходу», мягко сказал он, надеясь, что его внезапное волнение не было
замечено. По дороге, он судорожно пытался понять, что могло
произойти. До него доносились беспокойные слухи о том, что нескольких
лачугах уничтожающая чума начала распространяться среди поселения
мутантов. В этих анти-гигиеничных местах подобные болезни
распространялись быстро и когда рабы со всего мира собирались в трудовые
группы, распространялись из одного гетто в другое с опустошающей
скоростью. Повернув направо, Яков направился к часовне, что была
также его домом. Построенная пять лет назад руками самих мутантов, она
была такой же развалюхой, как и любое другое здание в гетто. Строение
протекало, зимой там была стужа, а летом палящая жара. Но все равно,
усилия, вложенные в постройку были достойны восхищения, хоть результат и
был печальным, если не сказать, оскорбительным. Яков подозревал, что
кардинал Карис Цефалона прелат Кодашка почувствовал извращенное
удовлетворение, услышав о том, кто направлен в приход мутантов. Будучи
из фракции Армормитов, Яков свято верил в то, что строения, возведенные
во имя Императора, обязаны быть богато украшены, и являть собой
великолепные и блестящие произведения искусства, прославляющие Святого
Отца Человечества. Быть поставленным во главе того, что ранее было
им провозглашено неприемлемым для священнодействия, являлось чрезвычайно
унизительным, и даже по прошествии времени, мысль об этом терзала.
Конечно же, Кодашка, как и все священники Карис Цефалона и окружающих
систем, принадлежали к фракции Люсидов, предпочитая бедность и
умеренность, разнообразию и чрезмерности украшений. Это было больным
вопросом в теологических спорах, что не раз возникали между этими
фракциями и упрямый отказ Якова принять превалирующие обычаи этого
нового для него мира, не оставляли ему никаких благих перспектив в
Экклезиархии. Но опять-таки, горько подумал он, все его шансы на
какое-либо продвижение в иерархии практически умерли, когда он был
назначен приходским священником. По дороге он увидел грубую башню
часовни, возвышавшиеся над приземистыми, утлыми лачугами. Их побитые,
кривые крыши покрывались сероватой плесенью, вопреки упорным усилиям
бригад добровольцев, которые ремонтировали часовню. Петляя в лабиринте
труб и помойных ям, Яков, как и ожидал, заметил большую толпу,
собравшуюся возле часовни. Примерно пяти сотен, человек его паствы,
каждый с мутациями большей или меньшей степени, стояли в ожидании, и
недовольный гул доносился из собрания. По его приближении, толпа
заметила его, начала кучковаться в его направлении и Яков воздел руки,
останавливая их, пока они не окружили его совсем. Может, они были
набожными, но вовсе не добряками. Они принялись шуметь на разные голоса
от визгливых, до низких гортанных и Яков снова поднял руки, заставляя их
умолкнуть. «Говори, Глоран», сказал он, указывая на рослого
шахтного бригадира, чьё огромное мускулистое тело было покрыто постоянно
шелушащимися струпьями и открытыми язвами. «Чума пришла к нам,
святой отец»,ответил Глоран голосом таким же надтреснутым, как и его
кожа. «Матер Хорок умер этим утром и многие другие тоже заболели».
Яков в душе застонал, но его грубые ястребиные черты лица остались
невозмутимы. Итак, его подозрения подтвердились и смертельная зараза
пришла за его паствой. «И вы пришли сюда, чтобы….?», начал он,
вопросительно взирая на разношерстную толпу. «Чтобы вознести молитву
Императору», ответил Глоран, глядя своими огромными глазами на Якова в
ожидании ответа. «Я подготовлю подходящую мессу к сегодняшней вечере.
Возвращайтесь по домам и ужинайте. Голод не поможет вам в борьбе против
чумы»,твердо сказал он. Некоторые из толпы ушли, но большая часть
осталась. «По домам!», резко бросил Яков, махнув рукой, раздраженный
их упрямством. «Я не смогу подобрать нужную молитву, если вы будете
постоянно донимать меня, не так ли?!» Немного погудев, толпа
начала рассасываться и Яков, повернувшись, зашагал по грубой досчатой
лестнице входа в часовню, перешагивая сразу по две ступени. Он
отодвинул грубо сотканную занавеску, что служила оградой от внешнего
мира и ступил внутрь. Внутри часовня была так же убога, как и снаружи;
всего несколько дыр в грубой крыше из досок и покореженного металла
пропускали внутрь свет. Пылинки, опускаясь с потолка, легко кружились в
тусклых столбах красноватого солнечного света. Бездумно, Яков повернулся
и взял свечу со стойки у входа. Взяв одну из спичек, что лежали
напротив кучи свечного жира, одной из немногих милостей, выпрошенных им у
скаредного Кодашки, он чиркнул ей о шершавую стену часовни и зажег
свечу. Вместо того, чтобы осветить всю часовню, неровное пламя создало
ореол тусклого света вокруг проповедника, лишь сгущая окружающую
темноту. Он шел к алтарю у дальней стены, перевернутому ящику, покрытому
скатертью с некоторыми аксессуарами, принесенными им с собой, и ветер,
свиставший из всех щелей в грубо построенных стенах, заставлял свечу
мерцать, от чего тень Якова плясала на стенах часовни. Аккуратно
поставив свечу в подсвечник слева от алтаря, он преклонил колени, и его
тощие колени отозвались болью, коснувшись грубого булыжника,
составлявшего пол часовни. Снова проклянув Кодашку, отобравшего у него
молельную подушку под предлогом того, что это проявление декадентства и
слабости, Яков попытался сосредоточиться и найти в буре мыслей тихое
место, где можно было бы вознести молитву Императору. Он собрался было
закрыть глаза, как вдруг заметил нечто на полу у алтаря. Приглядевшись,
проповедник понял, что это дохлая крыса. Такое было уже не в первый раз и
Яков вздохнул. Вопреки всем увещеваниям, некоторые из его паствы
следовали своим древним варварским обычаям приношения жертвы Императору в
знак благодарности или покаяния. Отбросив пустые мысли, Яков закрыл
глаза, пытаясь успокоиться.
Стоя у выхода из часовни и
подбадривая выходящих прихожан, Яков, чувствуя, как его кто-то дергает
за рукав, обернулся и увидел девочку. Она была юна, около шестнадцати
стандартных лет на вид, ее симпатичное, но бледное лицо обрамляли темные
волосы. Убрав руку от рясы Якова, она улыбнулась и только тут Яков
увидел ее глаза. Даже в темноте часовне они были черны и он внезапно
понял, что ее глаза были однотонными, без следа зрачков или белка.
Девочка заморгала, встретившись с ним взглядом. «Да, дитя моё?»,
обратился Яков, мягко склоняясь к ней, чтобы она могла говорит с ним, не
повышая голос. «Спасибо вам за молитвы, Яков», ответила она и ее
улыбка угасла. «Но чтобы излечить ваших прихожан, этого мало». «Все в
руках Императора» , пробормотал священник в ответ. «Нужно запросить
медикаментов у губернатора», тихо сказала она, скорее как утверждение, а
не вопрос. «И кто же ты такая, чтобы говорить мне, что я должен
делать, юная леди?», скрывая раздражение поинтересовался Яков. «Я
Латезия», коротко ответила она, и сердце Якова слегка вздрогнуло. Эта
девочка была известной террористкой. Агенты службы безопасности
губернатора уже многие месяцы разыскивали ее за нападения на поселения
рабов и богатых землевладельцев. Она была заочно приговорена к смерти
несколько недель назад. И вот, она тут разговаривает с ним. «Ты
угрожаешь мне?»,спросил Яков, пытаясь казаться спокойным, но узелок
страха начал завязываться в его животе. Она заморгала сильнее, а потом
вдруг по-детски расхохоталась. «О, нет!», она смеялась, закрыв рот
тонкой, нежной ладонью, на костяшках которой Яков заметил шелушащиеся
корки. Взяв, наконец, себя в руки, она посерьезнела. «Вы и так знаете,
что нужно для вашей паствы . Ваши прихожане вымирают и только лечение
может их спасти. Пойдите к прелату, пойдите к губернатору, попросите у
них лекарств». «Я уже сейчас могу тебе сказать, каков будет их
ответ», тяжело произнес Яков, опуская массивную занавеску и направившись
в неф, знаком приглашая ее следовать за ним. «И каков же?», спросила
Латезия, шагая в одном темпе с ним, широко ступая, чтобы успеть за
длинными ногами Якова. Яков остановился и взглянул ей в лицо.
«Лекарства в дефиците, а рабы нет», ответил он, констатируя факт. Не
было смысла успокаивать ее. Любой представитель власти на Карис Цефалоне
скорее потеряет тысячу рабов, чем запасы медикаментов, которые
приобретались по огромной цене с других миров и стоили годового дохода.
Латезия понимала это, но очевидно решила пойти против судьбы, что
Император уготовил ей. «Ты понимаешь, что ставишь меня в неловкое
положение, не так ли, дитя?», с горечью спросил он. «Почему же?»,
поинтересовалась она, «Потому что священник не должен общаться с
преступниками?» «Да нет, с этим как раз все просто», ответил Яков, на
секунду задумавшись, «Завтра на встрече с прелатом, я скажу, что видел
тебя, а прелат сообщит губернатору, который пошлет службу безопасности,
чтобы допросить меня. И я им расскажу почти все». «Почти все?»,
удивилась она, подняв бровь. «Да, почти», ответил он с легкой
улыбкой, «В конце-концов, если я скажу, что это ты мне велела обратиться
за медикаментами, то шансов получить их будет ещё меньше». «Так вы
сделаете это для меня?», произнесла Латезия, широко улыбаясь. «Нет»,
ответил Яков и ее улыбка исчезла так же внезапно, как появилась. Он
остановился и подобрал половую тряпку. «Но я сделаю то, что ты говоришь
для моих прихожан. Я мало верю в то, что просьба будет удовлетворена,
точнее, совсем не верю. И мой бессмысленный визит к прелату будет
усугублен нашей с ним враждой, но тут уж ничего не поделать. Я должен
поступить так, как того требует мой долг». «Я понимаю и благодарю
тебя», мягко произнесла Латезия и исчезла за дверью-занавеской, даже не
оглянувшись. Вздохнув, Яков, смял тряпку в руке и направился к алтарю,
чтобы закончить уборку.
